Муза гостеприимности
Когда тебя, колясочницу, на руках поднимают по крутой высокой лестнице Национального центра современных искусств на выставку – это признак доступности или барьерной среды? В рамках первого в сезоне проекта «Без барьеров! В процессе» галереи современного искусства «Ў» команда кураторов и людей с инвалидностью побывала в шести музеях и галереях Минска, чтобы проверить их доступность на себе. И если вы не знаете, почему выставочная экспликация может оказаться для глухих людей бесполезной, бывают ли в Минске идеальные пандусы и как элементы безбарьерной среды могут поддерживают стигму, составьте нам компанию хотя бы виртуально. Это не исследование с рулеткой и анкетой для мониторинга, а эксперимент.
Заранее простите нас за то, что недостатки запоминаются сильнее, чем достоинства.
Кто – мы?
Михаил Гулин. Художник и перформер.
Элтадж Зейналов. Фотограф, активист и человек с инвалидностью, приехал из Азербайджана в Беларусь на резиденцию.
Александра Городникова. Передвигается на инвалидной коляске. Профессионально танцует и любит социальные эксперименты.
Мэри Жилянина. Режиссер театра в Белорусском обществе глухих, слабослышащая.
Ева Путило и Юлия Лисецкая. Имеют инвалидность, работают на предприятии Белорусской ассоциации помощи детям-инвалидам и молодым инвалидам «АртИдея».
Татьяна Гришан, координатор проекта «Все свои в кафе» (тренинги для персонала) БелАПДИиМИ.
Анна Степанова, архитектор.
Национальная библиотека
Это не только книги, но и несколько галерей. Кстати, эта площадка имеет к теме инклюзии особое отношение. Именно здесь впервые творчество родом из наших психоневрологических интернатов назвали ар-брютом и подняли до уровня искусства. Спасибо Федору Ястребу.
Первый вопрос: комфортно ли девушкам на кассе, в инфоцентре, за стойкой регистрации читателей слышать Сашин голос, но видеть только ее макушку?
Не задумывались, причем обе стороны. Саша привычно встает на руках, чтобы взглянуть на собеседника. Саша занималась стрельбой из лука, профессионально танцует на коляске. Далеко не все колясочники смогут сделать стойку на руках.
Правильно, если одно окошко будет ниже – его выберут люди с низким ростом и колясочники. Это называется «универсальный дизайн». В окошке подтвердили: в библиотеку приходят читатели с инвалидностью, люди с инвалидностью часто заказывают экскурсии.
Ситуация повторяется с почти горизонтальной витриной старых открыток.
– Сейчас стекло поцелую, – отшучивается Саша.
На 3 этаже мы задумались о туалете. Поиски превратились в квест. Обычный женский туалет – длинный ряд стандартных кабинок. 2 этаж – все то же да еще нехилый порог на входе сантиметров в 5. Сотрудники библиотеки точно должны знать! В одном из книжных залов при вопросе теряются. Но нас не бросают, звонят в инфоцентр и…
Туалет для человека с инвалидностью единственный. На первом этаже. Возле детской комнаты. Под ключом. Да, вы не ослышались. Ключ нужно взять в инфоцентре. Вот так слагаются жизненные анекдоты.
– В туалетах достаточно места, кабинок много. Можно убрать пару последних и оборудовать специальную для человека с инвалидностью, – предлагает решение архитектор Анна Степанова.
И еще: может, не хватает указателей, раз мы не заметили соответствующей информации сразу?
Саша Городникова подытоживает:
– В плане безбарьерности остальным с библиотеки нужно брать пример. Нет проблем с пандусом, с лифтом, с порогами. И впечатления от общения с сотрудниками приятные.
Но «косяки» все-таки нашлись. И некоторые из них можно исправить прямо сейчас.
Национальный центр современных искусств, ул. Некрасова, 3
Нужно отметить, что здание первоначально не предназначалось для музея. Здесь были мастерские для магистрантов. Это объясняет оксюморон: броское современное искусство на грубоватых белых стенах, над крашеными дощатыми полами. Зато создает дополнительный контраст, так нужный слабовидящим людям.
Начнем с того, что своей парковки у НЦСИ нет. Все живое пространство перед ним занял «Виталюр». Но и на парковке гипермаркета машины стоят даже в проезде. Забираемся в какой-то двор и гуляем к НЦСИ.
Перед входом ютятся некоторые объекты «Арт-островов» прошлых лет. К сожалению, больше напоминает не парк скульптур, а скульптуры на покое. Господа, неужели «Виталюр» важнее? Так вот, для незрячих людей можно было бы здесь устроить неплохую экскурсию. В плюс и разность фактур (аккуратно с деревом), и игровой формат.
В первые двери Саша проезжает, вовремя убирая руки, к этому времени ей уже открывают вторую створку следующих дверей.
В НЦСИ международный проект «Non-fashion», который Михаил Гулин рекомендует как хороший образец современного искусства. Но это второй этаж. То есть громадная лестница.
Перед нами не оправдываются, не разводят руками. Сотрудник музея и Михаил спрашивают у Саши, как ее правильно в коляске поднять – и поднимают. Прихрамывающий Элтадж из помощников выпадает, больше крепких мужчин нет. Но смотреть на это геройство страшно: только бы эта нагрузка не сказалась на их спинах. Одна коляска будет килограмм 10, не меньше. Если выберетесь в НЦСИ – только с сопровождением!
Доступность экспозиции здесь вполне ожидаемая. В залы есть небольшие порожки, но Саша их легко преодолевает. Хорошее освещение, удачный шрифт. А туалет, конечно же, недоступен. Ну, вы помните про здание.
Мы только пожелаем НЦСИ скамеек побольше. Ева то и дело прислоняется к стене, ибо, когда стоит, у нее не очень хорошо с равновесием.
Все чаще современное искусство подталкивает зрителя вступить с ним в игру: костюмы со спектаклей Юрия Дивакова хочется примерить, под рубашки, дополняющие фото Дины Данилович, можно заглянуть. Художники, конечно, думали не об инклюзии, а вот я – о том, что это здорово для незрячих. Было бы, но…
– На белорусских выставках редко разрешается что-то трогать: художники за свои деньги делают эти проекты и хотят, чтобы они прожили как можно дольше, – разочаровывает Михаил Гулин. – На западе есть практика, когда конкретная инсталляция делается под конкретный музей, на проект выделяют деньги.
– Понравилась выставка? Приезжайте еще! – прощаются с нами. И нам очень приятно.
Национальный художественный музей
Гладкая наклонная плоскость – единственное, что роднит это сооружение у входа с пандусом. Саша сама не заберется на него никогда, Михаил толкает коляску сзади. Впрочем, как с него спускаться, думать еще страшнее. Мужчины в форме, явно работают в музее, за этим спокойно наблюдают.
Двери тугие, тут и человека на коляске просить тестировать не нужно.
Отправляем Сашу за билетами для нас. Неожиданно: окошко кассы как раз напротив ее лица!
Нас встречает торжественная дворцовая лестница. Диалог с билетерами примерно такой:
– Только лестница? А никто не поможет, не поднимем мы человека? Может, у вас охранники есть?
– Не знаю, если милиционер согласится…
Кстати, и туалет здесь в подвале.
По моим данным, музейщики с нетерпением ждут подъемников, и в течение года-двух должны дождаться.
Ландо, начнем с первого этажа, с Айвазовского и маринистов. Кстати, перед залами нет порогов.
Мэри быстро перестает участвовать в нашей экскурсии, рассматривает картины в одиночку. Виной тому сумерки в зале – здесь неяркое точечное освещение. Атмосфера, конечно, сказочная и почти интимная. Зато подписям приходится кланяться. Но как это слабослышащему мешает?
Если бы не слуховой аппарат, Мэри не услышала бы ни слова из того, что рассказывает нам Михаил Гулин. Человек, у которого проблемы со слухом, всегда следит за артикуляцией собеседника и додумывает. Но ее плохо видно в приглушенном свете.
– У глухого человека проблемы возникают, когда работы нуждаются в интерпретации. Для него ключ к пониманию – переводчик жестового языка. Есть выставки, где рядом с работой подробная информация. Здесь проблема другая: у глухого человека чаще всего низкая грамотность. Прочитанное он может вообще не понять. Это, наверно, в силу того, что информация с самого детства ему не поступает. Правильно делают в школах: учись читать, учи слова, понимай прочитанное. Но на это очень мало времени в программе! Переводчик включает его в этот процесс именно через жесты. У нас 30 переводчиков на 2 тысячи людей с инвалидностью по слуху. Даже к врачу проблематично попасть: у переводчика все заранее расписано. Планшеты с информацией на жестовом языке – было бы шикарно. В Москве такое уже есть, – мечтает Мэри Жилянина.
Национальный художественный музей больше всех сделал для незрячих и слабовидящих. Тактильные скульптуры и картины участвуют в экспозиции с 2014 года, с конца 2016-го ряд картин белорусских художников озвучены для них. К сожалению, в большинстве своем делается это силами волонтеров.
Но в зале маринистов незрячему человеку, к сожалению, нечего делать.
Национальный исторический музей
Самая короткая экскурсия. Посмотрите, какие узкие двери. Саша чуть не оцарапала руки. Посчитайте, сколько ступеней! Площадку-пятачок у дверей обрамляют лестницы. Холл заставлен витринами, нас при всем желании никто не замечает. Пока Михаил Гулин отправляется за помощью, вспоминаем, что Исторический весь состоит из лестниц. И что-то нам подсказывает… Лифта нет, подъемника нет, физически крепких сотрудников нет.
– То самое неловкое чувство, когда вроде бы пандус сделали, а дальше – все, – Саша к таким разочарованиям привычна.
Как можно, например, получать историческое образование и не быть в Историческом музее? Учиться рисовать и не посещать Художественного? Да и Минск не предлагает такого выбора музеев и галерей, чтобы сбросить со счетов Исторический.
Музей истории Великой Отечественной войны
Славится своей доступностью. Правду говорят. Но и здесь находим недостатки.
Парковка для людей с инвалидностью есть, но места там стандартные. Норма: на метр шире – на авто и на коляску, которую водитель достанет, чтобы пересесть, и на 2,5 длиннее – на микроавтобус с откидным пандусом.
Только здесь нас пересчитали и устроили ликбез: человеку с 1-й группой инвалидности положен сопровождающий, и проходит он бесплатно. До сих пор мы оплачивали лишний билет.
В трех местах колясочнику нужна дополнительная помощь, чтобы подняться в следующий зал. В первом зале несколько ступеней компенсирует подъемник. Почему-то он перекрыт красной лентой, а платформа находится наверху. Ищем сотрудницу, которая спускает подъемник и подсказывает Саше, как им воспользоваться. Очень доброжелательна.
– Я всегда смотрю по уровню самостоятельности. Если человеку много помощи нужно, это не очень хорошо. Инклюзия получается, когда человек не задумывается даже, что ему нужно попросить, – комментирует Татьяна Гришан.
То есть платформа должна находиться внизу, чтобы человек мог подняться, не привлекая к себе внимания.
– Почти всюду у нас исключены люди незрячие! – сетует архитектор Анна Степанова. – Здесь много техники, одежды, которую можно было бы потрогать. Если объект представляет какую-то ценность, почему бы не сделать макеты – пространство позволяет.
Сюрприз: лифт, который должен был поднять нас в зал Победы, сегодня не работает. Вчера работал. Не повезло. А вот почему не работал подъемник из холла к залам 10 и 11, мы не поняли.
Дворец искусств
Объект многопрофильный. Но, слава богу, кроме ярмарок, здесь часты выставки, в частности проекты Белорусского союза художников. Здесь же инициированная Белгазпромбанком галерея «Арт-Беларусь».
Идем сюда с обреченностью: лестницы. Сбоку Саша обнаруживает пандус и, проехав за афишами вдоль здания, у входа оказывается неожиданно легко. Но… снова лестницы. В кассе, к которой тоже нужно спуститься по ступенькам, нас отправляют к администрации, на 2-й этаж.
В приемной объясняют: лифт есть. Грузовой, для скульптуры, на ладан дышит. Звонят сотруднику и поручают что-нибудь с нами придумать.
– А подъемник, лифт планируете?
– Хотелось бы, но нет денег.
Хорошо, что есть грузовой лифт! Только нас предупреждают, что через час-полтора начинается обед: тогда спускать нас будет некому.
Здесь современное искусство принимает самые разнообразные формы. И в связи с этим нюанс: подпись к арт-скамейке находится рядом с ней на полу, неподалеку на полу еще одна надпись – о, оказывается, к объекту над нашими головами, к скульптуре на постаменте – на горизонтальной поверхности самого постамента. Неудобно присаживаться, в инвалидной коляске – вытягиваться. А для людей с ментальной инвалидностью это вовсе неприемлемо: многим из них важно постоянство.
Когда «Арт-Беларусь» и Дворец искусств были единым пространством, пройти туда можно было через 3-й этаж. Сейчас вход отдельный: через 2-й этаж по лестнице. Мы устаем преодолевать препятствия, но обещаем Марку Шагалу и Осипу Любичу, что еще вернемся.
В общем
У нас не было с собой рулеток, дабы не привлекать внимание. Поэтому поручиться за каждый сантиметр не можем, но мы нашли один-единственный правильный пандус. Обладает им Национальная библиотека. У всех остальных были хоть какие-то, но недостатки.
У современного искусства есть правило: читать комментарии к работам. Понять произведение без него порой невозможно. Для людей с психофизическими особенностями искусство останется недоступным и с такими экспликациями. Белорусская ассоциация помощи детям-инвалидам и молодым инвалидам сейчас активно продвигает тему ясного языка. Он позволит людям с ментальной инвалидностью самостоятельно понимать прочитанное и принимать решения. В организации уже есть специалисты, способные «перевести» тексты на ясный язык.
Мелкий шрифт подписей. Серый текст на сером фоне. Рекорд – белые буквы на сером фоне под стеклом в Музее истории Великой Отечественной войны. В принципе плохо, особенно когда не учитывают, что белый шрифт должен быть больше традиционного аналога. Там же – экспликация со стеклянным фоном: тени от букв падают так, что у читателя кружится голова. Высоко расположенные экспликации – частая беда. Были и выше 2 метров – человеку среднего роста некомфортно, не то что в коляске. Здесь бы нас всех уравнял раздаточный материал.
Все туалеты у нас делятся на мужские, женские и для людей с инвалидностью. Последних, конечно, может не быть. И если в старых, но адаптированных зданиях такое разделение объяснимо, то почему его сохраняют в новостройках? Специально оборудованные кабинки должны быть и в мужском, и в женском туалетах. Остальное – сегрегация.
Фото и картины под стеклом – плохой вариант. В сочетании с не всегда удачным освещением превращаются в полузеркала.
Современное искусство и видео-арт неразделимы. Не забывайте добавлять субтитры для неслышащих и слабослышащих людей, если вы используете звук.
Аудиогид не означает, что музей стал доступнее для незрячих людей, ибо чаще рассказывает историю предмета, но не описывает его. Незрячему человеку нужна аудиодескрипция – максимально объективное описание предмета, чтобы его можно было представить.
Многим важно предварительно виртуально побродить по музею, заранее знать, к кому можно обратиться за помощью. В незнакомом месте теряются люди, у которых есть проблемы со зрением, ментальные особенности. Особенно остро эта проблема стоит у людей с аутизмом.
Всюду не лишними были бы тренинги для сотрудников: как общаться с посетителем с инвалидностью, как грамотно помочь. И нужно это не только для удобства посетителей. Важно, чтобы сами работники чувствовали себя комфортно с такими клиентами. Многие, возможно, не сталкивались с темой инвалидности вплотную и думают, что от них требуется что-то особенное.
Почему барьеры?
Стандартные оправдания здесь: нет денег, некому заниматься вопросом. И да, это не пустые отговорки, это реальность. Музеи не могут быть самоокупаемыми, как и культура в принципе, как бы кому-то этого ни хотелось. Выход: проекты, гранты, спонсоры. А на это часто не хватает людей и времени. Не знают как? Все общественные организации, которые работают с людьми с инвалидностью, могут ответить на этот вопрос. Доступность – целый комплекс: физические, коммуникативные, даже психологические аспекты. И главное – доступность для всех категорий (хотя априори всем не угодишь никогда). Полной доступности в Беларуси нет нигде. А вот «недо-» хватает.
Как стимулировать администрацию создавать доступную среду?
Татьяна Гришан:
– Во-первых, надо, чтобы люди с инвалидностью приходили, тогда стимул будет. И бить нужно на то, что к нам сейчас много ездит иностранцев. Причем теоретические знания – это не то, нужна практика. С тренингами для персонала «Все свои в кафе», проект поддержан на «Social Weekend», мы хотим выйти на профессиональный уровень, чтобы они стали обязательным повышением квалификации для сотрудников.
P.S. Я боялась двух типов реакции на людей с инвалидностью: сочувствие с гиперопекой и раздражение с «еще в музей им надо». Слава богу, не встретили ни того, ни другого. Было больше спокойствия, хотя мешало как чувство неловкости, растерянности, так и отстраненности.
Главное в доступности любого объекта – желание помочь. Отзывчивость снижает физические барьеры. И дает надежду, что со временем (с деньгами, с инициативностью и знаниями) они действительно уменьшатся, а то и исчезнут. Недостатки исправляются, а впечатления остаются.
Но на одной доброжелательности (и на силе чужих плеч) не выедешь. Доступность должна быть по факту: пандусы, лифты, шрифт Брайля, ясный язык, тактильная плитка и прочее. Когда особенно ценны интересные и образованные люди, это не самая дорогая цена.
Доступность сегодня – это современно, отсутствие барьеров – модно, а стереотипы принято ломать. Давайте будем актуальными.
Юлия ЛАВРЕНКОВА
Фото Элтаджа ЗЕЙНАЛОВА